"Лолита, свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя.
Ло-ли-та: кончик языка совершает путь в три шажка вниз по нёбу,
чтобы на третьем толкнуться о зубы. Ло. Ли. Та.
Она была Ло, просто Ло, по утрам, ростом в пять футов (без двух вершков и в одном носке).
Она была Лола в длинных штанах. Она была Долли в школе. Она была Долорес на пунктире бланков.
Но в моих объятьях она была всегда: Лолита."


Набоков. Его имя для меня всегда было связано с тайной, бликующей в сознании, словно драгоценный камень в лучах солнца, опасной тайной под тонкой и манящей материей откровенности. И сейчас, когда я добралась до главной его книги, понятия времени и пространства поменялись местами, открывая дошедшему путнику сокрытый в песках прекрасный живительный оазис.
Когда мне было тринадцать лет, среди моих сверстниц было жутко модно читать Лолиту, тайком, пряча книгу от родителей (не дай Бог, увидят!), а потом с масками развращенной невинности на детских еще лицах, всепонимающим многоточием взоров и вздернутыми над своими максимум 160 носами делиться в кружке потрясающими подробностями и диковинными познаниями. А я очень рада, что тогда не поддалась влиянию бабской толпы и не испортила впечатления от шедевра. Не раньше семнадцати, на мой взгляд, и вовсе не потому что "записки педофила", как могли бы окрестить полные сладкого меда главы-соты суровые дамы и господа, а просто потому что всему свое время, и до "Лолиты" надо дорасти, иначе отшвырнет от себя эта книга, не дав возможности полного погружения в мир роковой страсти и вожделения.
Ло-ли-та. Читаю в запой. Уже второй раз, по кругу. И дивный, объемный набоковский слог столь же прекрасен, насколько пугающе безумие Гумберта, выраженное волшебным талантом автора. Любить, обожать, преклоняться, трепетать... Слова, описывающие эмоции, шипящие и бурлящие внутри, ужасны своей чистотой в применении к данной ситуации, но по-другому, несмотря на отвратительность всего произошедшего, быть и не может.

"Её ноги, её прелестные оживлённые ноги, были не слишком тесно сжаты, и когда моя рука нашла то, чего искала, выражение какой-то русалочьей мечтательности — не то боль, не то наслаждение — появилось на её детском лице."

"В возрастных пределах между девятью и четырнадцатью годами встречаются девочки, которые для некоторых очарованных странников, вдвое или во много раз старше них, обнаруживают истинную свою сущность — сущность не человеческую, а нимфическую (т. е. демонскую); и этих маленьких избранниц я предлагаю именовать так: нимфетки."

"Ах, оставьте меня в моём зацветающем парке, в моём мшистом саду. Пусть играют они вокруг меня вечно, никогда не взрослея."

"...и затем, без малейшего предупреждения, голубая морская волна вздулась у меня под сердцем, и с камышового коврика на веранде, из круга солнца, полуголая, на коленях, поворачиваясь на коленях ко мне, моя ривьерская любовь внимательно на меня глянула поверх тёмных очков."

"«Это была моя Ло», произнесла она, «а вот мои лилии». «Да», сказал я, «да. Они дивные, дивные, дивные»."

"Она переменчива, она капризна, она угловата, она полна терпкой грации резвого подростка. Она нестерпимо привлекательна с головы до ног..."

"Так Гумберт Выворотень грезил и волхвовал — и алое солнце желания и решимости (из этих двух и создаётся живой мир!) поднималось всё выше, между тем как на чередующихся балконах чередующиеся сибариты поднимали бокал за прошлые и будущие ночи."

"Затем она вкралась в ожидавшие её объятия, сияющая, размякшая, ласкающая меня взглядом нежных, таинственных, порочных, равнодушных, сумеречных глаз — ни дать ни взять банальнейшая шлюшка. Ибо вот кому подражают нимфетки — пока мы стонем и умираем."

"И я подумал про себя, как эти штучки все, все забывают, меж тем как мы, старые поклонники их, трясемся над каждым заветным вершком их нимфетства."

"Итак — стряслось. Исчезла навеки."